Сергей Александров участвовал в специальной военной операции с апреля по июль 2022-го. Командуя сначала отделением, а после взводом, он двигался в сторону Лисичанска и участвовал в штурме Тоштовки. За боевые заслуги Сергей Васильевич получил Орден Доблести от ЛНР, стал кавалером Ордена Мужества. Сейчас помогает вернувшимся с передовой в фонде «Защитники Отечества».

Ветеран рассказал БНК, как организовывал быт бойцов, что уберегло его от ранения сердца осколком и как меняется мировосприятие при попадании в боевые условия.

— Как ваша жизнь выглядела до отправления в зону СВО?

— Я жил в Сыктывкаре, уже был на пенсии, но занимался охраной объекта. Много свободного времени уделял спорту. Разведен, хотя продолжал жить с женой. Дети уже были большие.

— Ранее вы рассказывали, что стать участником спецоперации вас побудила гибель друга. Расскажите про него.

— Он тоже из силовой структуры. Часто общались, были точки соприкосновения в виде спорта. Да и просто есть душа, которую все равно видишь… Чувствуешь, что его не хватает… Знаете, существует процесс закипания. Вот тогда я решил, что вопрос надо решать на поле боя. Есть еще один нюанс: я четко ощущал свой возраст, поэтому понимал, что если не схожу сейчас, то потом будет уже поздно, сил не хватит. Это тоже сподвигло поехать защищать Родину.

— Морально как готовились?

— Я служил в погранвойсках, так что подготовка у меня была огромная. Но я, конечно, не представлял, куда я попаду, что будет происходить. Думал, что в самое пекло не попаду, но все началось сразу с передовой. Мы с учебки отправились на замену личного состава, луганских, попали в деревню. В тот же день начались боевые столкновения. Мины работали через каждые 10 секунд, представляете, что это? Обстреливали нас еще на подходе к населенному пункту. Деревня тогда разделилась на две части: одна наша, другая — их. Начали очищать.

— Психологически готовы были выстрелить в человека?

— Если человек берет оружие, значит, надо стрелять. Я беру, они берут. Я же не иду против мирных жителей. Так что чисто морально был готов. Ты же не думаешь, какой он красивый, хороший. Он военный, противник — все. Если ты не будешь стрелять, тебя убьют. И у тебя нет лишней секунды. Я был командиром: сначала отделения на восемь человек, потом — взвода, это 24 человека. Говорил (условно) кому куда стрелять. Все команды бойцы должны выполнять мгновенно, иначе от отделения ничего не останется. У меня потерь не было.

— Что, по-вашему мнению, помогло вам сохранить бойцов?

— Одна часть участвовала в боевых действиях с 2014 года, другая пришла уже готовой биться. Возраст — от 29 до 57 лет, самым старым оказался я. Но разница в годах не чувствовалась: ты выполняешь боевую задачу, это уже не играет роль.

— Как выстраивали быт?

— На первом месте — охрана, чтобы все было под контролем. Обязательно нужна вода. Стояли колодцы, но они загажены до такой степени, что мы ими не пользовались. Так что с водой был напряг. Если шел дождь, набирали воду, чтобы помыться. Еще нужно место, где можно разогреть сухпай, чиркнуть спичкой. Тогда уже все было под контролем дронов: где-то свет фонаря, спички, кто-то курит — сразу же летит мина. Несколько человек заходит в один подвал или дом — он сразу идет под обстрел. Там ты живешь в таких условиях, чтобы тебя не обнаружили.

— Обстановка заставляет быть в постоянном напряжении. Как вы снимали его?

— Самое простое — спеть песню. Было небольшое укрытие под бетонной плитой, в котором нас не видели. Все накушались уже, думаю, надо немного разрядиться. И пою песню «Гогия-Гогия». «На Кавказе есть гора самая высокая…» Смотрю, уже в такт зашатались.

— Взаимовыручка между бойцами была?

— Всегда. Со всеми потребностями тебе помогают товарищи, все делим пополам. Нет у тебя налокотника, наколенника? Дадут. Башмаки, трусы, носки лишние есть? Поменяются. Но в основном делятся патронами, если могут.

— А конфликты случались?

— Там их быть не может. Есть приказ — ты обязан его выполнить. Идешь и делаешь.

— В боевых условиях меняется мышление?

— Там другая жизнь. Ты должен не попасть под пулю, у тебя мозг переключается на опасность, в этом состоянии живешь. Есть что-то такое на генном уровне: оно здесь не работает, а там — начинает. У всех были тяжелые нагрузки: тащили одно «бк» [боевой комплект], два, три, четыре. У пацанов коленки были огромные, так как грыжи вылезали. Но ты не смотришь на это, потому что у тебя есть жизнь, которую надо сохранить. Там ты выдерживаешь сверхнагрузку, которую здесь бы не осилил. Обостряются внимание, слух — все чувства. Потому что другая цена вопроса: ты обещал вернуться, тебе надо вернуться.

— Вы кому обещали возвратиться?

— Мне на работе дали библию, сказали: «Обязательно верни». С собой ее таскал, около сердца. Мне прилетел то ли осколок, то ли пуля, порвало одежду, но не убило. Считаю, что библия меня сохранила.

— Страшно было?

— Конечно. Но надо страх преодолеть, подняться и делать. Если тебя назначили командиром, нужно показать пример: не просто погибнуть, а сделать так, чтобы люди не умерли. Есть определенные силы в душе, которые тебя поднимут, потому что ты обязан… Знаете, я не видел ангела-хранителя, но слышал, как он защищал меня. Попал под сильный автоматный обстрел, но передо мной тогда как будто стоял щит, и я чувствовал, как по нему стучали пули. «Чудеса…».

— Тяжело было переключиться обратно на мирную жизнь?

— Не так просто. Я человек взрослый, с хорошей физподготовкой, много видел на своем пути. Мне легче было адаптироваться. Но когда водку пьешь, сразу оказываешься там, переходишь снова в то состояние. Поэтому мой совет тем, кто там был: самое главное — не пить. Мгновенно мозг съезжает, страшная штука.

— У вас есть еще советы для вернувшихся с СВО?

— Нужно переключиться на хобби, оно тебя захватывает. У меня это спорт. Усиленно для своих лет играю в настольный теннис. Дух в моем коллективе схож с тем, что был среди бойцов: легкий, простой, есть какая-то четкая цель. Еще хожу пешком: прошел недавно 43,8 километра за 9,5 часа.

— Боевые действия повлияли на ваше состояние?

— Мой дух и так был таким, что его не сломать, но там ты еще сильнее закаляешься. Понимаешь, что из любой ситуации можно выйти, потому что работаешь не один, а в паре со подразделениями, отделением, взводом, ротой. Помощь может прийти с любой стороны. Все идут в одном порыве.

— Начали на вещи смотреть по-другому?

— Начал, но свое отношение, выработанное в боевых условиях, я не переношу на мирную жизнь. Там ты уходишь вперед по взаимоотношениям. Почему большая часть ребят из моего подразделения ушли обратно? Особенно «молодежь», которая до 40 лет. Потому что не обнаруживают того, что нашли там. Это не дружба, не взаимовыручка, а что-то духовное, оно выше всего, что здесь.

— Почему вы решили стать частью фонда «Защитников Отечества»?

— Когда пришел, я был без работы, сидеть на одном месте мне неинтересно. Говорят, что на пенсии все сказочно — врут. Очень грустно и тоскливо. Так как прошел от ранения до получения выплат, базу я уже имел, пришел в фонд и мог другим все подсказать. В итоге работаю уже второй год.

— С какими проблемами к вам приходят?

— Основная сложность — «уничтожены на боевом задании документы», мы помогаем с восстановлением бумаг. Еще бывает, кто-то что-то не дописал, не доделал, так что оформляем запросы, получаем, отдаем… Единственное — процесс растягивается на 2-3 месяца. Но мы доходим до последнего, пока люди все не получат.

— Вы помогаете еще и родственникам без вести пропавших. Что вы чувствуете в такие моменты?

— Я понимаю, что у них серьезное горе. В такие моменты не очень легко, скажем так. Но мы стараемся вселить в них надежду: «Ждем до последнего». У меня был случай: человек пропал на три месяца, потом объявился.

— Что вам помогает двигаться дальше сегодня?

— У меня уже есть внук, потихоньку его подтягиваем, с ним общаемся. Он, конечно, маленький, но все равно интересно. Еще я выучился на пчеловода, будем делать пасеку. Собирался с товарищем животноводством заниматься, хотели коров завести. Посмотрим. Мне 61 год, прежние нагрузки тяжело тянуть.

Алексей Баталов